Я  лежу  на  узком  диване в своей гостинке, пропахшей кислыми бычками
дешевых  сигарет, истлевшими носками, потом и затхлой пылью. Я лежу на
диване,  вытянувшись  на  его  узкой  плоскости,  как галстук-селедка.
Чихаю,     чихаю,    чихаю    приступами,    без    остановки.    Меня
кума-а-а-а-ри-и-ит...

Из  носа,  как  из  прохудившегося крана, непрерывными струйками текут
водянистые,  едкие  сопли,  которые разъедают губы и руки. Я зайибался
высмаркиваться,  вытираю  их  рукавом. Встать и слить их в облупленную
раковину  я  уже  просто  не  в  силах.  Я  не  могу  ходить. Мои ноги
превратились  в  желе  и  трясутся,  как белье на веревке. Я ничего не
хочу, кроме одного: мне нужен порох.

Белый.  Гер,  герыч,  герик, ге-ро-ин. Мне в хуй не вперся бычий торч,
мне  надо  просто  прийти  в  себя:  почувствовать  свои  руки,  ноги,
высохнуть  от этого ледяного, липкого пота, навести резкость на глаза,
увидеть цвет дня и вдохнуть запах ночи.

Я-  не  человек.  Я-  ухо.  Я  огромное  ухо аккустика, настроенное на
уличную  волну.  Мне в хуй не вперлись ваши лазерные песнопения. Я жду
"Тойоту-Короллу" с прогоревшим глушаком и стертыми до железного визга,
тормозными  колодками.  На  этой  консервочке  должен приехать Малой и
привезти мне лекарство.

Я лежу на диване. Напротив - иллюминатор телевизора. Суетливо скользит
реклама.    Я    ненавижу    этого    бобра,   который   чистит   свои
мультипликационные  зубы зеленой пастой. А потом грызет дерево. Грызет
и  чистит, чистит и грызет. А по мокрой озерной волне, на белой яхте к
бобру  плывут  два  пидора,  чтоб  восхититься  его зубами и разведать
секрет  их  прочности.  "Чем  ты,  бобер, полируешь свои точилки? Ого,
какие  зубы!"  А-а-а...Меня  кумарит эта реклама! Заткнитесь! Заварите
свои  липкие,  пидорские  улыбочки!  Мне противны ваши сытые, розовые,
рыхлые  морды!  Мне  омерзителен  бобер!  И  главное - вот это летнее,
зелено-синее,  холодное  озеро. Я - не наркоман. Я - больной. Я- очень
больной человек. Я- псих. У меня фобия: отвращение к воде.

Уже  не  помню,  когда я в последний раз чистил зубы? Вода кажется мне
холодной,  липкой, далекой субстанцией, отдельной от меня вообще. Вода
мне  неприятна точно так же, как здоровому человеку неприятна и мерзка
студеная болотная жижа. Я ощущаю свою кожу, как одежду и, когда на нее
попадает вода, моя кожа становится такой же мерзкой, как мокрая кофта.
Вязаная, тяжелая, мокрая кофта, прилипшая к голому телу. Я не мою руки
потому,  что  у  меня  на  пальцах  трикотажные перчатки. Я не могу их
снять. Поэтому стараюсь держать их сухими- подальше от воды.

Я  не  хочу  есть,  не  хочу курить. Дым першит горло и, раздирает его
сухим,  удушающим кашлем. Я могу есть и курить только, когда я здоров:
от  лекарства  -  до  лекарства. Тогда я ем. Я превращаюсь в муху и ем
сладкое.  Наверно  организм нуждается в сахаре и я загружаю его в себя
вместе  с конфетами, плюшками, шоколадными плитками...Только мороженое
я не люблю: в нем слишком много воды.

Помню,  я  ел  мороженое,  когда  не  кололся,  когда еще только нюхал
гер...Как много я мог сделать в то время в своем обнюханном состоянии:
работать по 24 часа в сутки, песдеть, успевать везде и ко всем. Весело
блевать,   свесившись  из  своей  машины,  на  тротуары  ночных  улиц.
Приоткрыв  дверь  -  опорожнять  кишечник  под  сочувственные  взгляды
уличных проституток...

Потом,  гер,  пропущенный  через  нозри, перестал вшторивать и я начал
задвигать  его по венам. Той трассы, что за раз засасывала только одна
моя  ноздря - мне поначалу хватало на 3 раза, чтобы вмазаться. Убиться
так, чтоб пропоносило...

..Когда  это  было?  Зачем  я  вспомнил о тех трассах из своей прошлой
жизни?  Рыхлых,  жирных,  белых,  длинных  трассах,  которыми  с таким
дешовым   понтом-   угощал   своих  товарищей-друзей,  все  встречных-
поперечных чаек, которые...Каждый из них в свое время успел слить меня
ментам,  стремающим  стада "наркозависимых" по одному лишь виду ручек,
запортаченных грязными иглами.

Под  угрозой  трех-суточного  заключения  в  аквариум на КПЗ сломается
любой, даже самый "правильный наркоман". Хых, "правильный", блиа...Нет
правильных среди шакалов-шизофреников, готовых слить кого и что угодно
за  куцую  дорожку  бодяжного  гера. И я не держу зла на тех, кто сдал
меня.  Я  бы тоже не выдержал, хуйли песдеть?! Я бы не выдержал и слил
ВСЕХ!  ВСЕХ, о ком бы не спросили меня мусора! Если б они закрыли меня
в  четырех  стенах  на  трое  суток...а потом показали ложку с чистым,
прозрачным, как змеиный яд, раствором.

Я  знаю девку-наркоманку. Она училась вместе со мной в институте. Была
реальной, рысью и волчицей эта девка. Красивой, гордой, умной стервой.
И у меня срывало крышу, только от единой мысли, что ее может коснуться
кто-нибудь  другой, кроме меня. Дурак, я ревновал ее без всякого права
на это. Она любила не меня...Сейчас - за пол дорожки бодяжного, сырого
гера,  смешанного  с  нифелями,  которые всплывают в ложке трухлявыми,
сопливыми  осадками  и  забивают  даже вату на игле - готова сняться и
епстись  с  кем  и  с  чем  попало. Я видел фотографию, на которой она
отсасывала    собаке.    Жирному    кобелю-ротвейлеру,   на   какой-то
зафакстроченной банухе у братков. Никогда не забуду маслянные, черные,
безумные  глаза  и  фиолетовый язык, текущий похотливыми слюнями этого
четвероногого чудовища, которому отсасывает человек. Человек, которого
гер  превратил  в  животное.  Трусливое,  больное,  жадное  до  пороха
животное.

Меня  тошнит  и  я  ползу  до  унитаза. На бумажных коленях, закидываю
голову  в  очко  и  блюю. Скелет, оставшийся от моего истлевшего тела,
пульсирует и давит из пустого желудка не рвоту, но одну зеленую слизь.
Я  давлюсь  этой  мокротой,  размазываю  по  губам  и плачу. Мне нужен
ге-е-е-е-ер!!!

Телефон! Звонит телефон! Скорей, скорей в комнату, к аппарату! Ноги не
гнутся и я падаю, ползу, хватаю трубку:

- Ало, ало! Кто это?!

- Сережа, так ты, оказывается дома?

Это  - мама...Блиа, нахуйа же мне звонить?! Да, отйибитесь же! Что вам
всем  от  меня  нужно?! Вы же не можете помочь! Идите на-а-а-ху-у-й! Я
зажмуриваю глаза, мой рот корчится в спазмах:

-  Мама...я  сплю...я  устал...я сам тебе перезвоню! Кидаю трубку. Мне
похуй,  что  ты  обо мне подумаешь и скажешь, мама! Я вас не трогаю, я
живу  один,  мне  никто, слышишь, НИКТО не нужен, не надо мне звонить!
Не-на-до!

Я  ползаю  по  ковру, зажав ресфедер в своих мокрых, дрожащих, грязных
пальцах. Я ищу кропали. Микроскопические крошки гера, который когда-то
так  щедро  просыпался  на пол со стола. В глазах рябит, роятся черные
мухи  - пыль, запорошившая зрачки и перекрасившая мой разноцветный мир
в черно-белый негатив.

Волосы  слиплись  на  лбу  и  холодные капли пота стекают по вискам. Я
очень слаб, у меня нет сил даже на то, чтоб отодвинуть кресло. Я знаю,
что под ним ничего не найду. Я уже не однажды шарился там в прошлый, в
позапрошлый,  в  поза-позапрошлый  раз...И все равно, я опять подпираю
своими  костями  это поганое, тяжелое кресло и сдвигаю его в сторону с
того  черного  квадрата  на  полу, к которому оно так прочно приросло.
Своим  глазам  я не верю, поэтому, миллиметр за миллиметром оглаживаю,
ощупываю  линолиум  нервными,  чувствительными пальцами. Крупинка, еще
одна.  Мне  похуй  цвет,  каждую  найденную на полу крошку я пробую на
вкус.  Я  жду, когда мой напряженный, воспаленный ищущий язык нащупает
горечь.  И  я  лижу  свои  пыльные, грязные пальцы, нашарившие на полу
твердые крошки грязи. Я ослеплен своей безумной надеждой.

Неужели?!  Нашел?!  Слишком маленькая, микроскопическая крошечка. Я не
дышу  -  боюсь  неосторожным движением выронить ее из клюва ресфедера,
потерять  свое  сокровище.  Я не уверен в скользких, потных пальцах, в
дрожь зажавших инструмент и подставляю ладонь. Заплетаясь ногами, несу
на  кухню  и  бережно  опускаю найденный кропалик в ложку. Мало. Этого
будет  мало. Нужно, как минимум, еще штук 10 таких кусочков, чтобы они
немного  подлечили меня. Возвращаюсь в комнату и снова ползаю по полу,
перебирая  каждую  ворсинку на ковре и вылизывая языком линолиум своей
гостинки...

Мертвый  телефон. Может его опять отключили и Малой, с утра уехавший с
моим баблом за героином, просто не может мне дозво...Гудит. Работает.

- Ало, девушка, Сорокседьмая, милая, я понимаю, что уже заибал и тебя,
и  Двадцытьпятую,  и вообще всю вашу пейджинговую контору. Но вы точно
уверены,  что  номер  88-54  не  доступен?  Точно? Тогда передайте для
номера   45-64...Тоже   не   доступен?   А   кто   же  тогда,  блиать,
доступен?!...Нет,  извините,  подождите...- Блиа! Сцука! Опять бросила
трубку...

"Меня   сейчас  нет  дома.  Оставьте  свою  мессагу  -  я  перезвоню!"
(перезвонишь   ты,  урод,  сцука,  Малой,  пидор!  Интересно,  сколько
гудков-сообщений  у  него  уже набралось? Один...два...Два?! Час назад
было десять!)

-  Слыш, Малой! Малой, я же знаю, что ты - дома! Слышь, возьми трубку,
Малой! Это я- Серега. Малой!! Срочно! Слышь, СРОЧНО позвони мне!!!

Сцу-ука-а-а!  Дома он, пидор, не хочет брать трубку! Взял на мое бабло
гер,  полечился,  а  мне  -  сосать?! Знает же, пидор, что я отдал ему
последнее!

Этого  кропалика  мне  не хватит, чтобы раскумариться. Все накопленные
ватки         я        уже        давным-давно        выпарил        и
отжал...Ватки-петушки-курочки-завертончики, через которые - намотанные
на  иглу-  с  ложки фильтруется в баян-гармошечку раствор. Где же они-
ватки?  Может  быть  еще  раз  запарить их, вместе с найденным на полу
кропаликом?

Выбираю  в  машинку  этот забодяженный, левый раствор, капаю с иглы на
кисть  - попробовать на горечь-крепость забуторенную жидкость. Еле-еле
горчит.  Почти не слышно. Почти голимая вода...и по вкусу, и по цвету.
И даже добавить нечего: нет ни супрастина, ни...ничего нет...

Теперь-  найти  вену.  Какой  же  гиморрой  с этим вляпыванием! С этим
герычем  заибанным!  Сначала  найти бабло, потом- найти барыгу, после-
найти  где  можно  быстро  заварить  и раскумариться, и главное- найти
вену!  Из всех этих хует - самое кумарное- найти свободную, живую вену
и попасть в нее!

Ладно,  попробую  сюда...игла тупая, сцука - не проткнет. Хотя, острая
игла  -  тоже  хуйово:  может  пробить  вену навылет...Если же загнать
раствор не в трубу, а под кожу это...такой песдец!!!

Не,  вот...пошел  контроль: тонкий, кучерявый ручеек крови вонзается в
шприц.  Есть  контакт.  Гоню его, придавливая поршнем, обратно в вену,
вместе с забуторенным расствором. Мои глаза, уши, язык - все внутри. Я
прислушиваюсь к себе. Я жду.

Ни.че.во. Никаких ощущений. Вода. Голимая вода. Я вляпался водой...

Телефон! Звонит!

- Ало, ало!!!

- Серый, слыш чо...

- Малой! Родной ты мой! Ты где?! Ты чо не едешь?

Я хочу спросить его: ВЗЯЛ? Но боюсь спугнуть, сглазить.

Закусываю  губы и - на удачу -скрещиваю пальцы. Трясу ими возле трубы,
от нетерпения.

- Серега, прикинь, этого пидора- барыги нет дома. Я его возле подъезда
прождал  два часа. Потом поехал еще пару адресов пробил - везде голяк.
Все - на шкуроходе. Ни у кого ничего нет...Говорят, завтра будет.

- А-а-а! Малой...я же не доживу до завтра...

-  Не  песди. Раньше-то доживал. Нихуйа с тобой не сделаецца. Я завтра
по утру эту тему опять пробивать буду. Может чего-нибудь вымучу.

- Малой! Сцука! Я ж тебя всегда выручал...(надо ему на гниль надавить)
Я  ж на тебя понадеялся! Если б я знал, что ты весь день по порожнякам
просуетишься, я бы сам взял!

-  Не  песди.  Где  б ты взял?! Я же тебе говорю: весь город сейчас на
шкуроходе.  После  того,  как мусора хачиковскую тему накрыли - у всех
голь. Если не веришь - я тебе щас обратно твое бабло привезу и - ибись
ты  дальше,  нахуй,  в  одного!  Беспезды...Я уже заибался перед тобой
отмазываться,  как  перед  наставником, нах! Лежит он дома, как тюлень
пляжный,  а  я  тут  по  всему  городу  круголи  нарезаю.  Хуйово ему,
видишь...а кому щас лехко?

Не.  Не  песдит  Малой...Хотя,  с  другой стороны, кто его знает - хуя
мутного?

- Во сколько ты завтра появишься?

- Не знаю...Как только - так сразу.

Ну  вот и все...Впереди - ночь. От ужаса у меня леденеет скальп. Опять
ночь без сна. В оглушающей, давящей, как душный пресс, тишине гостиной
клетки  12-ти  кв.м.  С  задротным  кино  по  ТВ  кабелю.  С обсосными
вампирами  и  рекламными  паузами каждые 15 минут. Рекламными паузами,
тянущимися по полчаса. Полчаса на перечисление всех городских блядских
фирм  "досуга",  питающих  это кабельное ТиВи. С их шлюхами, поголовно
сидящими на винте и мульке...А-а-а-а!!!

Мне  холодно,  я  тяну  на  себя одеяло. Нет, делаю усилие-насилие над
своими ватными, вибрирующими ногами и бреду к шкафу.

Достаю  оттуда  свою  дубленку. Я знаю, почему меня морозит и стараюсь
подготовиться  к неизбежному кошмару, который неумолимо надвигается на
меня,  струясь  по  венам.  Я чувствую, что тот грязный, заплесневелый
раствор, что я вогнал в свою кровеносную систему не только не подлечит
меня...Сейчас он тряханет меня не по-детски.

Я гружусь на диван и наворачиваю на себя одеяло, дубленку, зарываясь с
головой   в  эту  берлогу.  Холодно,  холодно...начинает  потрясывать.
Поджимаю  колени  к  подбородку. Шерстяные носки на ногах нисколько не
греют.  Меня уже колотит от пронзительного холода, который в судорогах
ломает   мое   тело.  Зубы  лупятся,  молотятся,  гремят,  как  поезд,
сорвавшийся  с  тормозов и летящий под откос. Руки- подмышки...руки -в
пах.  Нечем  дышать. На миг выныриваю сухими губами из вороха одежды и
одеял  - глоток воздуха и - обратно. Хочу пить! Почему я забыл набрать
в стакан воды?! Ко!Ло!Тит! Ме-ня-ко-ло-тит! ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы...

10  минут,  15  минут.  В  прошлый  раз  конкретно трясло в течение 25
минут...Пульс  -  тонкой,  злой иголочкой агонизирует в бешенном ритме
будильника, сорвавшегося со всех катушек! За-жму-ри-ва-ю-гла-за...

Я спускаюсь по обшарпанным бетонным ступеням грязной лестницы в темный
подвал.  Как темно. Хватаюсь рукой за влажную, склизскую стену. Ладонь
скользит по ней, как по теплым соплям.

Зачем  я  иду  в  этот подвал? Такое чувство, что я должен встретиться
здесь  с  кем-то...Кто-то  ждет  меня  в  этом подвале и я иду к нему.
Чиркаю  зажигалкой  и  в ужасе отшатываюсь от стены, за которую только
что  держался:  прямо  из  нее  на  меня  смотрят  огромные  глазницы.
Безумно-спокойные,    подернутые   розовой   сеточкой   капилляров   -
молочно-сизые  глазницы  без  ресниц  и бровей. Глубокие, чорные омуты
зрачков  - бесконечные, бездонные колодцы, затягивающие в свои воронки
- внимательно и напряженно следят за каждым моим движением. Я вжимаюсь
в  угол,  руками  пытаясь  закрыться  от  безумного взгляда всевидящих
глазниц.  Зажигалка  падает на пол и я проваливаюсь в тяжелый, давящий
мрак.   Кто-то,   осторожно  ощупывая,  дотрагивается  до  моего  лица
холодными, влажными, мохнатыми щупальцами...струится по ногам...А-а!!!

Я  в  ужасе,  вырываюсь,  выныриваю  из  болта своих кошмаров, которые
снятся  мне  каждую  кумарную ночь. Я мокрый. С меня течет пот, сопли,
слюни, которые измочили подушку. Из моей задницы сочится вода...С меня
течет.  Я-  не  пидор.  Я-  наркоман. Я сижу на гере. Поэтому, у меня-
недержание жидкостей в организме и они сочатся из всех дыр моего тела.
Мой  желудок пустой. Только поэтому из жопы льется не говно, а вода. Я
лежу на узком диване, в луже собственного сока...

За  окном  ветер  полощит  в  серой,  утренней  мороси,  черные листья
сентября. "Последняя осень..."

Вспоминаю  кино-эпопею  "Великая  отечественная":  гремит  колокольный
набат  и  на экране, из огня встают кровавые цифры "1941". Для меня же
безумным  огнем  полыхают  титры  другого  летоисчисления-  из пламени
восстает   имя  нынешнего  года:  "2001".  Этот  страшный  год...Самый
страшный год в моей жизни...

Господи.  Господи!  Что  же  мне  попросить  у  тебя? (героин, героин,
героин,  чупс,  дорожку,  трассу)  ...Не  могу  я.  Нет  у  меня права
обращаться  к Тебе, просить Тебя. Не могу я пятнать святые одежды Твои
своими  грязными  желаниями  шакала, мыслями червя...Господи! Освободи
меня, забери меня к себе...Господи...

Телефон!

- Да! Ало!

- Слыш, Серый, давай, подъезжай.

- Малой?!

- Да, все нормально. Взял. Подъезжай, давай.

-  Малой,  ты  охуйел,  что  ли?  Как я подъеду? Малой, я же ходить не
могу...Малой...Ты ж говорил - сам приедешь...ты чо...

-  Ну,  я  хуй  знает...Слыш,  у меня должен сегодня мастер телефонный
прийти.  И еще щас Леший должен звонить из района. Понимаешь, в общем,
что я тебе говорю?

- Малой...я не смогу.

-  Серый,  ты  заибал.  Давай,  короче,  не  разводи сопли, подваливай
наскоряк. Всё!

Я  знаю,  что  могу уговорить Малого подъехать. Но - не уверен, что он
появится  у  меня в течение ближайших 2-х - 5-ти - 10-ти часов. Сидеть
на  подоконнике,  приклеившись  лицом  к  стеклу  и молиться на каждый
автомобиль, мелькающий среди деревьев?

Я  отлепляю  свое деревянное, мокрое тело от пролежней дивана. Мысль о
скором избавлении от ломки, гонит меня на выход.

Тыкаюсь в первые попавшие в поле зрения, ботинки без шнурков, срываю с
вешалки  куртку...Выхожу  на  улицу. Как давно я не был на улице...всю
жизнь.  Листья трутся на деревьях, скрежеща желтой чешуей о ветки. Как
быстро проскользнули весна и лето.

Я   ни  разу  не  был  на  море.  Ни  разу.  Уже  два  года.  А  скоро
зима...грязное  марево  пара из канализацтонных люков, птичье дерьмо и
ржавая, собачья моча на грязном снегу...

- Слышь, братан, подбросишь до Н-ской?

- Сколько дашь?

-   Не  понтуйся.  Назови  цифру.  ("братан"-  кошелек,  блиа,  сцука,
заибаный!)

- Полтиник. Пойдет?

- Иди нахуй. (Я - не жлоб. Нет у меня полтиника...)

- Хорошо. А тридцатку дашь?

- Поехали.

-  Ты  уж  лучче сразу мне бабки давай. А-то, знаю я...меня уже не раз
найобывали...

- На, не щекотись.

Малой...сцука...Что  ж ты меня про лифт не предупредил?! Я ж к тебе на
8-ой этаж еле дополз...

-  Гыыы,  не  песди!  Дополз же! Хуй ево знает, чо с лифтом...Вчера, в
роде, работал.

- Сколько взял? Грамм?

-  Да  ну, нах! Какой грам, ты чо? Токо половину. И ту еле как удалось
вырулить.  Цены  взлетели,  барыги  совсем  поахуевали. Ты ж понимаешь
ситуацию...А чо я твою консерву из окна не увидел? Ты чо- на тачке?

-  Говорю  ж тебе - хуёво мне. Не рулить, не двигаться не могу. Малой,
ну, быстрее же, быстрее!

-  Гогого,  да  ладно!  Вижу, што у тебя уже клешни дрожат. Чо, совсем
хуёво? Сколько сыпать?

- Хуйли ты спрашиваешь...

- С супрастином?

- А есть?!

-  ...Ладно,  дам  одну, чтоб не песдел в другой раз...Сам сможешь или
тебя вляпать?

-  Не,  сам  уже  не смогу. Помоги, Малой. Да хватит уже его кипятить,
выпаришь все! Давай, давай, скорей...Ничо хоть гер?

- ...Да-а, хуйня. Бодяженный. А хуйли, лучше-то все равно нет...Да, не
трясись ты так! Мешаешь! Руку зажми...щас подлечишься.

Вот ведь сцука, уже, значит, и отсыпал и разбодяжил...

- Ну, как, Серый, подраскумаривает?

Я  закрываю  глаза  и  начинаю  чувствовать. Дрож растворяется в дымке
спокойствия.  Спокойствие  и  нежность  окутывают  меня.  Наливаются и
тяжелеют  ноги.  Я  медленно  отваливаюсь на спинку кресла. Покой. Мне
тепло.  Мне уже хорошо...Блять! Словно кто-то вдруг саданул меня битой
по пояснице. А! Блять! Опять такая же хуйня!

- Малой! Чо за хуйня?!

- Серый? Серега! Ты чо? Тебя тряхонуло, что ли? С хуя?

-  Чего  ты  в  гер  набуторил?  С чем ты его разбодяжил?! У меня рожа
полыхает! А!

-  Погоди, погоди, Серый! Тебе догнаца надо! Если тот- грязным был...я
щас...зажми руку!

-  Дывый  быстрыййы,  -  сквозь  зубы  скулю  я  от  боли: в мою спину
вбивается раскаленый кол!

...Мама...я  обещал  тебе  перезвонить...Какая  ты молодая...красивая,
ма...ма...

"А сейчас Сереженька нам прочитает стихи!"

- Серёнь, ты же прочитаешь стихи бабуле и дедушке? Смотри, папа сейчас
тебя  фотографировать  будет  -  шепчет мама и легко приподняв, ставит
меня-четырехлетнего,  светлоголового,  по-воробьиному  нахохлившегося,
мальчика  на стул. Конечно же я расскажу вам стихи! Я люблю эти стихи,
потому что в них говорится про моих маму и папу. Я улыбаюсь и кричу:

- Солнце - жолтое! Море - синее! Папа - сильный! Мама - красивая!